Браки в Российской империи заключались в церкви, поэтому и развести супругов могла только церковь. Добиться законного развода через духовную консисторию было невероятно сложно. Уже Февраль 1917 года попытался облегчить эту процедуру. На сатирических рисунках тех дней церковный брак изображали в виде тяжких цепей, намертво сковавших несчастных супругов. Разумеется, упрощение развода встречало резкое противодействие со стороны православной церкви. На одной из карикатур назначенный революцией новый обер-прокурор Святейшего синода сердито грозился церковникам: "Ваши преосвященства! Ещё два слова против развода, и я заставлю вас развести даже Троицкий мост!.."
       Однако только у большевиков хватило решимости, чтобы разрубить гордиев узел прежних брачных отношений. "Нельзя быть демократом и социалистом, – решительно писал В. Ленин, – не требуя сейчас же полной свободы развода, ибо отсутствие этой свободы есть сверхпритеснение угнетённого пола, женщины". Столь же категорично назывался и декрет, подписанный Лениным в декабре 1917 года, – "О расторжении брака". Взамен церковного вводился гражданский брак, и его расторжение было стократно облегчено. "Петроградская газета" в 1918 году сообщала о последствиях этого декрета: "Вероятно, немногие из петроградцев знают, что старая волокита бракоразводного дела отошла "в историю"... С непривычки к новой судебной процедуре тяжущиеся буквально каменеют от изумления, когда слышат приговор о разводе.
       – Уже?! – с непередаваемым разочарованием раздаются не раз восклицания мужей и жен, сразу освобождаемых от ставших им в тягость цепей Гименея".
       Первый в стране гражданский брак заключили между собой нарком Александра Коллонтай и матрос Павел Дыбенко. Вскоре молодые супруги серьезно провинились перед новой властью – и Ленин пошутил: "Я лично считаю, что расстрел будет для них недостаточным наказанием. Поэтому я предлагаю приговорить их к верности друг другу в течение пяти лет".
       Журнал "Новый Сатирикон" в 1918 году всячески издевался над новыми порядками в области брака. Одна из заметок: "Ф. Сологуб рассказывает подслушанный на улице отрывок беседы:
       – Вы знаете, она (очевидно, Коллонтай. – Прим. автора) вышла замуж.
       – Что вы! Неужели в церкви венчались?
       – Ну, зачем же! Просто у себя в записной книжке записали.
       Мы уверены, что и способ записи совершённого брака в записную книжку скоро будет оставлен – как способ буржуазный. Просто достаточно будет подмигнуть – и брак совершен. Со своей стороны предлагаем также и наиболее простой способ развода: один из супругов топит другого в Фонтанке. Это тебе не консисторская канитель!".
       Журнал также излагал в форме серии рисунков хитроумный "способ" избавиться от надоевшей кухарки. Просто уволить негодную прислугу стало после революции почти невозможно – её права надёжно защищала новая власть. Зато можно было вступить с кухаркой в законный брак, а потом мгновенно развестись и сразу выставить её вон – ведь разойтись с женой теперь ничего не стоило...
       Либеральная газета "Чёртова перечница" летом 1918 года печатала пародию на обычное адвокатское объявление: "По бракоразводным делам нечего ходить по адвокатам. Ступайте в колбасную и разводитесь". Другая шутка того времени: "Запрещено вступать в гражданский брак более 17 раз в день"...
       Правда, кое-где в деревнях декрет о расторжении брака поняли очень своеобразно. Как сообщала газета "Всё!" в августе 1918 года, в одном селе под Царицыном крестьяне потребовали от священника закрепить светский развод в церкви. Священник отказался: "Обряда развода нет". Тогда крестьяне придумали по-своему: "Виноватую жену одели в рогожи, в руки дали старый веник, голову украсили крапивой, на груди и на спине повесили большие плакаты с надписями: "я разведённая жена", и под руку с торжествующим мужем, под звон тазов и сковород, с свистом и гиканьем провели через всё село в дом её родителей".
       Оппозиционная петроградская газета "Эра" в июле 1918 года передавала разговоры в коридорах народного суда. Вот суд моментально развёл какую-то молодую женщину, и даже присудил ей деньги на ребенка. "Лицо женщины сияет от удовольствия.
       – Как любезно. Я даже не просила денег! – весело говорит она...
       – Ишь, как скоро! Раз-два, и разведены!..
       – Легче, чем в трамвай влезть!
       – Здесь, брат, в одну минуту разженят!
       – Долго ли умеючи.
       – А раньше, по-вашему, лучше, что ли, было? – горячо вступается какая-то женщина в белой косынке, с немолодым болезненно-бледным лицом. – Прежде лет семь надо было по консисториям шляться да сколько денег изводить. А нынче...".
       Большевики пошли ещё дальше – новый брачный кодекс приравнял "законный" брак к незарегистрированному. Внебрачные дети приобретали все права "законнорожденных" детей (в этом советские революционеры повторили реформу, предпринятую их предшественниками – Парижской Коммуной 1871 года). "Мы издали декрет, – отмечал Ленин, – который уничтожил разницу в положении брачного и внебрачного ребенка...". "Мы не оставили в подлинном смысле слова камня на камне из тех подлых законов о неравноправии женщины, о стеснениях развода, о гнусных формальностях, его обставляющих, о непризнании внебрачных детей, о розыске их отцов и т. п., – законов, остатки которых многочисленны во всех цивилизованных странах". (Эти революционные новшества сохранялись в СССР до 1944 года).
       Впрочем, платить алименты отцам внебрачных детей пока "временно" приходилось, в течение полугода. На одной из карикатур начала 20-х годов мужчина с завистью смотрит на петуха: "Вот петухам раздолье: две-три жоны, дюжина детей и никаких алиментов!"
       На другом рисунке к самому Богу выстроилась очередь из Богородиц с младенцами (Смоленской, Троеручицы, Утоли печали, Казанской, Почаевской...). Старичок Бог в ужасе восклицает: "Черт возьми! Каждой из них платить по трети жалования на содержание ребенка? Да ведь на это никакого жалования не хватит!"
       Поэт Николай Адуев высмеивал тогда некоего британского "мистера Квача", который возмущён тем, что большевики хотят всех его любовниц и внебрачных детей приравнять в правах к "законной" супруге и детям:
             Мистер Квач оскорблен, мистер Квач безутешен.
             Это и невероятно – но факт, однако!
             Гнусные сволочи из Совьет Решен
             Посягнули дерзко на таинство брака.
             Конечно, Россия – страна преступлений,
             Но это уже – из рук вон:
             Не зарегистрированные отношения
             Предлагает браком считать закон!
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             "Слава господу, мы не так ещё низки,
             Слава господу, мы – не большевики".
       (Кстати, слово "квач" (кисть для дёгтя) – отнюдь не английское. Вымазанные дёгтем ворота в русской деревне означали обвинение в потере "девичьей чести". Мужчину же добрачные половые связи не позорили. Поэтому квач и стал символом неравенства женщины).
       В 20-е годы в советском обществе широко распространились временные, недолгие браки. Шутка из печати 20-х годов:
       "– Я люблю Мокроносову и она меня, кажется, любит. А жениться всё-таки не решаюсь.
       – Почему?
       – Втянуться боюсь в это дело. Раз женишься, два женишься, – а там уж и пойдёт, и пойдёт...".
       Короткий юмористический рассказ Раймонда Портянкина (1926 год): "Некий грешный человек, запутавшись в делах семейных, отправился за советом к старцу Вострохаилу. Старец, приняв приношение, выслушал посетителя и на его просьбу – указать, как же надо жить – изрёк:
       – Чадо! Открой своё сердце перед всевышним и, не мудрствуя лукаво, живи с верой, надеждой и любовью.
       Совет сей весьма грешника рассердил:
       – Безумный старик! – вскричал он. – Может быть, для ровного счёта ты посоветуешь, кроме Веры, Надежды и Любви, жить ещё и с их матерью – Софьей... А кто за меня платить алименты будет?
       И, взяв приношение, удалился во гневе".
       Другой рассказ безымянного автора: "Однажды, объясняясь в любви, пылкий молодой человек упал перед красавицей на колени и воскликнул:
       – Радость моя! Я люблю тебя! Я готов отдать тебе всего себя!
       На что красавица, будучи девушкой образованной и не жадной, ответила скромно:
       – Милый! Зачем же так много, – с меня достаточно и трети".
       Журнал "Долой богов" в 1923 году писал: "За последнее время у нас царит эпидемия "разводов". Чем она объясняется? Прежде всего тем, что теперь незачем тайком изменять нелюбимой жене или ненавистному мужу. Можно развестись открыто... Затем, теперь меньше стало охотниц беспрекословно выносить побои своего пьяного мужа"... Лев Троцкий объяснял происходящее так: "Уже одно введение института гражданского брака не могло не нанести жестокий удар старой, освященной, показной семье. Чем меньше в старом браке было личной связи, тем в большей мере роль скрепы играла внешняя, бытовая, в частности обрядовая, церковная сторона. Удар по этой последней оказался тем самым ударом по семье... Вот почему семья шатается, распадается, разваливается, возникает и снова рушится... История рубит старый лес – щепки летят". Позднее он добавлял к этому: "Действительно социалистическая семья... не будет нуждаться ни в какой регламентации, и самое понятие законодательства об абортах и разводе будет для неё звучать немногим лучше, чем воспоминания о домах терпимости или человеческих жертвоприношениях. Октябрьское законодательство сделало смелый шаг в сторону такой семьи".
       "Такой пестроты брачных отношений, – отмечала в 1918 году Александра Коллонтай, – ещё не знавала история: неразрывный брак с "устойчивой семьей" и рядом преходящая свободная связь, тайный адюльтер в браке и открытое сожительство девушки с ее возлюбленным – "дикий брак", брак парный и брак "втроем", и даже сложная форма брака "вчетвером", не говоря уже о разновидностях продажной проституции... Противоречивы и запутаны формы брачного общения современности". "Так было, так это и будет! Ничего нет ошибочнее этой поговорки... Скрывать нечего: старая семья отмирает".
       Ленин также считал, что "в области брака и половых отношений близится революция", созвучная революции социальной. Однако не только либералы, но и правые социалисты не одобряли чересчур широкий размах советской "сексуальной революции". Бывший эсеровский деятель Питирим Сорокин в 1922 году в одной из речей с тревогой отмечал, что семья "разлагается": "Без здоровой семьи невозможно здоровое общество. Слишком далеко зашёл здесь развал и духовный, и биологический, чрез половые болезни ускоряющий вымирание и вырождение русского народа. Пора остановить это бедствие".
       В независимом петроградском журнале "Экономист" Сорокин тогда же поместил статью, где осудил "половое распутство, легкомысленное отношение к браку". Он отметил значительное число разводов в городе: 92 случая на 10 тысяч браков. "Цифра фантастическая... Эти цифры говорят, что современный легальный брак – форма, скрывающая по существу внебрачные половые отношения и дающая возможность любителям "клубники" "законно" удовлетворять свои аппетиты".
       Ленин прочитал эту статью, и рассуждения о "клубнике" привели его в бурное негодование... Он напечатал ответ Сорокину, где обвинил его и журнал в проповеди "крепостничества". "Если г. Сорокину 92 развода на 10.000 браков кажется цифрой фантастической, то остается предположить, что либо автор жил и воспитывался в каком-нибудь... загороженном от жизни монастыре... либо что этот автор искажает правду в угоду реакции... Фактическое число фактических разводов... повсюду неизмеримо больше. Россия в этом отношении отличается от других стран только тем, что её законы не освящают лицемерия".
       Ленин отметил, что ни одна из западных демократий не смогла обеспечить свободу брака и развода, защитить все права внебрачных детей. Россия – первая страна в мире, которой это удалось. Что же касается сторонников семейного "крепостничества", то их давно пора "вежливенько препроводить" на Запад. "Там подобным крепостникам самое настоящее место". И это были не пустые слова – хотя журнал "Экономист" продолжал выходить и после этой "дискуссии", в течение года его сотрудников (и П. Сорокина) по указанию Ленина выслали за границу.