«РАССКАЗЫ ПО РЕВОЛЮЦИОННОЙ И СОВЕТСКОЙ ИСТОРИИ»
Вернуться на главную страницу
Вернуться к оглавлению
Вернуться к оглавлению
РУКОПОЖАТИЕ КЕРЕНСКОГО
Свою деятельность на посту министра юстиции Александр Фёдорович Керенский начал символическим жестом, о котором его противники вспоминали ещё долгие годы. Впервые придя на службу в марте 1917 года в качестве министра, Керенский за руку поздоровался с самыми младшими работниками министерства – швейцаром и курьером. Работник министерства С. Милицын записал тогда в дневник: "Мне кажется, что Керенский сказался весь при первом посещении министерства. Он, говорят, вбежал, пожал руку швейцару... и пренебрежительно бросил: "Ну что, чинушки ещё не пришли?". Наши сторожа сразу переменили свой тон...".
Между прочим, самого старика-швейцара (его фамилия была Моисеев) такое новшество совсем не порадовало. "Ну что это за министр, – недовольно ворчал он, – если он со мной здоровается за руку?.."
А писатель-сатирик Аркадий Аверченко, обращаясь к ещё облеченному властью Керенскому, писал: "Ваше падение, Александр Федорович, началось именно с того, казалось бы, умилительного момента, когда вы в марте, приехав первый раз в министерство, поздоровались с курьером за руку... Вы пожали ему руку, и в этот момент раздался характерный всплеск: это впервые в России престиж власти шлёпнулся в лужу. Безумец вы! Разве может министр жать руку курьеру в той стране, где сотни лет всё строилось на зуботычине, начальственном окрике и начальнической фуражке с кокардой... Да ответь вы только этому курьеру на поклон милостивым наклонением головы, – ведь он бы счастлив был!.. Приветливый кивок головы – вот что нужно было всероссийскому забитому курьеру".
Чуть позже в этом рукопожатии стали видеть жест, от которого перевернулся весь российский государственный корабль. Чем дальше, тем больше... Спустя несколько лет, уже в эмиграции, Аверченко вновь возвращался к этой теме и писал ещё резче: "Знаете ли вы, с какого момента Россия пошла к погибели? С того самого, когда вы, глава России, приехали в министерство и подали курьеру руку. Ах, как это глупо было и, – будь вы другой человек, – как бы вам должно быть сейчас мучительно стыдно! Вы тогда думали, что курьер такой же человек, как вы. Совершенно верно: такой же... Но руки ему подавать не следовало... Не спорю, может быть, персонально этот курьер – обворожительно светский человек, но вы ведь не ему одному протянули руку для пожатия, а всей наглой, хамской части России...".
Октябрь 1917 года довёл до логического конца то, что начал Февраль: скажем, в 1920 году никому бы и в голову не пришло удивляться тому, что глава правительства здоровается за руку с простым курьером или швейцаром. А как же иначе? Владимир Ильич Ульянов-Ленин имел привычку всегда здороваться первым – с красноармейцами, швейцарами, уборщицами... Вежливо усаживал кремлёвских лакеев и швейцаров на стул при разговоре (а они привыкли стоять). Кстати, комендант Московского Кремля Павел Мальков оставил любопытные воспоминания именно о швейцарах, ежедневно общавшихся с главой Совнаркома: "Прелюбопытный народ были эти самые швейцары... Жили старики в Кремле испокон веков, помнили не только Николая II, но и Александра III, к обязанностям своим относились чрезвычайно ревностно... К советской власти большинство из них относилось поначалу с открытой неприязнью: какая, мол, это власть? Ни тебе пышности, ни величавости, с любым мастеровым, любым мужиком – запросто...
– Не то! – вздыхал порой тот или иной старик швейцар, глядя на быстро идущего по Кремлю Ильича в сдвинутой на затылок кепке или Якова Михайловича в неизменной кожаной куртке. – Не то! Благолепия не хватает. Ленин! Человек-то какой! Трепет вокруг должен быть, робость. А он со всеми как равный. Нет, не то".
П. Лебедев-Полянский описывал поведение других старых чиновников: "Низшие служащие относились недоверчиво; курьеры привскакивали и вытягивались в струнку, когда приходили ответственные работники, и никак не могли понять, когда им товарищески разъясняли, что этого не надо делать, что теперь новые времена. Такое обращение им было непонятно, и они считали нас "не настоящим начальством", приказы которого они привыкли выполнять молча, почтительно".
А кремлёвская уборщица Анна Балтрукевич вспоминала, как вместе с главой правительства смотрела спектакль "На дне": "Кончился спектакль, пошли домой. Настроение хорошее, весёлое. Владимир Ильич схватил вдруг Якова Михайловича Свердлова, стал с ним бороться и посадил в сугроб снега. А потом Свердлов изловчился и повалил в снег Ленина. Потом он и меня посадил на снег, а я его. И так мы смеялись и так разыгрались, что Владимиру Ильичу мы насыпали снегу за воротник". Вряд ли возможно вообразить подобную сценку с участием Николая II или даже "демократа" Керенского!
Однако о знаменитом рукопожатии бывшего премьера не забыла и красная печать. Сатирическая заметка Г. из советской печати 1924 года: "Из записок А. Ф. Керенского. Петроград, 1917. Март. Вчера посетил Министерство Юстиции. Со швейцаром поздоровался за руку. Эту подробность учли и оценили все газеты. Вообще только и разговоров, что обо мне. Звезда моя восходит...
Париж, 1924. Ноябрь. Вчера зашёл в Министерство Иностранных Дел. Швейцар не только принял, но даже поздоровался со мною за руку... Звезда моя восходит...".
Между прочим, самого старика-швейцара (его фамилия была Моисеев) такое новшество совсем не порадовало. "Ну что это за министр, – недовольно ворчал он, – если он со мной здоровается за руку?.."
А писатель-сатирик Аркадий Аверченко, обращаясь к ещё облеченному властью Керенскому, писал: "Ваше падение, Александр Федорович, началось именно с того, казалось бы, умилительного момента, когда вы в марте, приехав первый раз в министерство, поздоровались с курьером за руку... Вы пожали ему руку, и в этот момент раздался характерный всплеск: это впервые в России престиж власти шлёпнулся в лужу. Безумец вы! Разве может министр жать руку курьеру в той стране, где сотни лет всё строилось на зуботычине, начальственном окрике и начальнической фуражке с кокардой... Да ответь вы только этому курьеру на поклон милостивым наклонением головы, – ведь он бы счастлив был!.. Приветливый кивок головы – вот что нужно было всероссийскому забитому курьеру".
Чуть позже в этом рукопожатии стали видеть жест, от которого перевернулся весь российский государственный корабль. Чем дальше, тем больше... Спустя несколько лет, уже в эмиграции, Аверченко вновь возвращался к этой теме и писал ещё резче: "Знаете ли вы, с какого момента Россия пошла к погибели? С того самого, когда вы, глава России, приехали в министерство и подали курьеру руку. Ах, как это глупо было и, – будь вы другой человек, – как бы вам должно быть сейчас мучительно стыдно! Вы тогда думали, что курьер такой же человек, как вы. Совершенно верно: такой же... Но руки ему подавать не следовало... Не спорю, может быть, персонально этот курьер – обворожительно светский человек, но вы ведь не ему одному протянули руку для пожатия, а всей наглой, хамской части России...".
Октябрь 1917 года довёл до логического конца то, что начал Февраль: скажем, в 1920 году никому бы и в голову не пришло удивляться тому, что глава правительства здоровается за руку с простым курьером или швейцаром. А как же иначе? Владимир Ильич Ульянов-Ленин имел привычку всегда здороваться первым – с красноармейцами, швейцарами, уборщицами... Вежливо усаживал кремлёвских лакеев и швейцаров на стул при разговоре (а они привыкли стоять). Кстати, комендант Московского Кремля Павел Мальков оставил любопытные воспоминания именно о швейцарах, ежедневно общавшихся с главой Совнаркома: "Прелюбопытный народ были эти самые швейцары... Жили старики в Кремле испокон веков, помнили не только Николая II, но и Александра III, к обязанностям своим относились чрезвычайно ревностно... К советской власти большинство из них относилось поначалу с открытой неприязнью: какая, мол, это власть? Ни тебе пышности, ни величавости, с любым мастеровым, любым мужиком – запросто...
– Не то! – вздыхал порой тот или иной старик швейцар, глядя на быстро идущего по Кремлю Ильича в сдвинутой на затылок кепке или Якова Михайловича в неизменной кожаной куртке. – Не то! Благолепия не хватает. Ленин! Человек-то какой! Трепет вокруг должен быть, робость. А он со всеми как равный. Нет, не то".
П. Лебедев-Полянский описывал поведение других старых чиновников: "Низшие служащие относились недоверчиво; курьеры привскакивали и вытягивались в струнку, когда приходили ответственные работники, и никак не могли понять, когда им товарищески разъясняли, что этого не надо делать, что теперь новые времена. Такое обращение им было непонятно, и они считали нас "не настоящим начальством", приказы которого они привыкли выполнять молча, почтительно".
А кремлёвская уборщица Анна Балтрукевич вспоминала, как вместе с главой правительства смотрела спектакль "На дне": "Кончился спектакль, пошли домой. Настроение хорошее, весёлое. Владимир Ильич схватил вдруг Якова Михайловича Свердлова, стал с ним бороться и посадил в сугроб снега. А потом Свердлов изловчился и повалил в снег Ленина. Потом он и меня посадил на снег, а я его. И так мы смеялись и так разыгрались, что Владимиру Ильичу мы насыпали снегу за воротник". Вряд ли возможно вообразить подобную сценку с участием Николая II или даже "демократа" Керенского!
Однако о знаменитом рукопожатии бывшего премьера не забыла и красная печать. Сатирическая заметка Г. из советской печати 1924 года: "Из записок А. Ф. Керенского. Петроград, 1917. Март. Вчера посетил Министерство Юстиции. Со швейцаром поздоровался за руку. Эту подробность учли и оценили все газеты. Вообще только и разговоров, что обо мне. Звезда моя восходит...
Париж, 1924. Ноябрь. Вчера зашёл в Министерство Иностранных Дел. Швейцар не только принял, но даже поздоровался со мною за руку... Звезда моя восходит...".
ФРЕНЧ КЕРЕНСКОГО
После революции Керенский шокировал многих своей простой одеждой: френчем защитного цвета, рабочей курткой – совершенно непривычными одеяниями для министра. Это была революционная одежда – символ всеобщего равенства. Исидор Гуревич в мае 1917 года опубликовал такую заметку под заголовком "Удивление": "Одна бывшая "её высокопревосходительство", жена видного сановника старого режима, сказала:
– Я могу всё понять, но не понимаю только, как это жена министра допускает, чтобы он появлялся всюду в простой рабочей куртке... Если у него нет камергерского мундира, то фрак же он может сшить!.. Если у него нет лент, звёзд и орденов, то он может же выхлопотать у французского или американского президента!".
Тотчас за попыткой "революции" против фраков и мундиров последовала и "контрреволюция". По крайней мере, в настроениях. В июне 1917 года либеральный сатирик Аркадий Аверченко посвятил этому вопросу целый фельетон. Любопытно, что по зрелом размышлении он фактически принимал сторону старорежимной сановницы. "Вы помните, – спрашивал он, – что такое были министры старого, проклятого Богом и людьми режима? Помните, какими они Юпитерами, какими Зевсами громовержцами держались. Перед ними ходили на цыпочках, перед ними склонялись... В чем же дело?!!!! Я вам скажу, только вы на меня не обижайтесь: всё дело было в их мундирах, орденах, лентах и золотом шитье. И когда они в таком чучельном виде выходили перед толпой, все почтительно склоняли перед ними головы и по рядам нёсся благоговейный шепот: "Министр идёт, министр"... И важно проходил этакий позолоченный идол с каменным лицом, весь расцвеченный разноцветными балаболками, ленточками, крестиками, расшитый, расписанный, разрисованный – точь-в-точь та знаменитая писаная торба, которая, по свидетельству пословицы, так мила дурню.
Граждане! Товарищи! Братья! Сделайте вывод: раз коллективному всероссийскому дурню нужна писаная торба... – так дайте ему эту "писаную торбу". Министры! снимайте ваши скромные рабочие куртки, которые так умиляли первое время – снимайте свои затрапезные пиджаки!.. Свободные русские товарищи ещё не доросли до того, чтобы уважать благородную бедность наряда. Они недостойны этого символа братского единения с ними... Дайте им убогую роскошь наряда, нацепите на себя фунтов десять золота, увешайтесь "Белыми Орлами", "Красными Подвязками" и "Зелёными Крокодилами", и когда вы в таком попугаечьем виде прибудете на митинг, перед вами растянут красный ковер, возведут под руки на трибуну и скажут: "Говорите, ваше высокородие". И никто не хлопнет вас по плечу, не попросит сигарку, и даже сам товарищ Троцкий уберёт ноги со стола и привстанет при вашем появлении...".
Придворные мундиры не сдавались просто так, без боя. Американский социалист Джон Рид приводил такую историю: "Любопытный случай произошёл с сенатором Соколовым, который в самом разгаре революции как-то явился на заседание сената в штатском костюме. Ему не позволили принять участие в заседании, потому что на нём не было предписанной ливреи слуги царя!".
Октябрь довёл революцию в одежде до конца. Фраки и расшитые золотом мундиры окончательно стали частью театрального или карнавального гардероба. После Октября даже оркестранты в Большом театре перестали надевать фраки и смокинги, а носили какие-то простонародные наряды, порой нарочито карикатурные. Немецкий дирижер Оскар Фрид в 1922 году посетил Россию. "Я сомневался, – рассказывал он, – уместно ли будет выступить перед новой пролетарской публикой во фраке". Беседуя с председателем Совнаркома, дирижёр завел разговор на эту тему: "Я счёл удобным задать вопрос о костюме. Ленин, не задумываясь, нашёл правильный ответ:
– Но, конечно же, дорогой господин дирижёр. Подход к нашей пролетарской публике не должен быть хуже, чем подход к старой буржуазии. И почему бы дирижёру, управляя оркестром, не выступить, как всегда, в праздничном костюме – во фраке?".
Самой модной, распространённой одеждой в начале 20-х годов сделались полувоенные френчи. Френчи серого или зелёного цвета в 20-е годы охотно надевал и Ленин. Характерная деталь – пуговицы на одном из таких френчей были разнокалиберными: очевидно, Владимир Ильич не придавал значения такой мелочи...
Генерал Михаил Бонч-Бруевич не без удивления вспоминал, как одевался Ленин в 1918 году: "скромный, едва ли не перелицованный, пиджак, галстук в белый горошек". Так же вели себя и многие другие революционеры старшего поколения. Михаилу Булгакову запомнилась при его единственной встрече с Крупской в 1921 году ее "вытертая меховая кацавейка". Когда одна английская газета напечатала очерк о Крупской под заголовком "Первая леди", Ленин шутливо заметил, что правильнее было бы назвать очерк иначе, а именно "Первая оборванка".
С наступлением нэпа френчи были сильно потеснены иными нарядами. Журнал "Крокодил", например, в 1922 году печатал такие стихи В. О.:
Френчи всюду страшно надоели, –
Их носить становится неловко.
Нэпо-франты уж давно одели
Помесь из богемки и толстовки.
Только спустя двадцать лет английские костюмы сумели взять "реванш". Отныне френчи стали достоянием истории. Даже тело Ленина в Мавзолее в 40-е годы переодели из революционного френча в классический костюм – в прежней одежде оно смотрелось бы как вызов новой эпохе.
В народном Китае полувоенные френчи носили вплоть до конца ХХ века, в Северной Корее – даже и в XXI веке. Правда, здесь к этому времени френч стал нарядом первого лица, Ким Чен Ира – всё его окружение было одето в обычные европейские костюмы... И уже мало кто вспоминал, что парадное одеяние Ким Чен Ира вело своё прямое происхождение от скромного френча Керенского...
Автор очерка – Александр Майсурян.
Очерк составлен по материалам книг А. А. Майсуряна "История России. ХХ век" (1996 г., издательство "Аванта+") и "Другой Ленин" (2006 г., издательство "Вагриус").
При воспроизведении настоящего материала необходимо указание авторства, в интернете – гипертекстовая ссылка.
– Я могу всё понять, но не понимаю только, как это жена министра допускает, чтобы он появлялся всюду в простой рабочей куртке... Если у него нет камергерского мундира, то фрак же он может сшить!.. Если у него нет лент, звёзд и орденов, то он может же выхлопотать у французского или американского президента!".
Тотчас за попыткой "революции" против фраков и мундиров последовала и "контрреволюция". По крайней мере, в настроениях. В июне 1917 года либеральный сатирик Аркадий Аверченко посвятил этому вопросу целый фельетон. Любопытно, что по зрелом размышлении он фактически принимал сторону старорежимной сановницы. "Вы помните, – спрашивал он, – что такое были министры старого, проклятого Богом и людьми режима? Помните, какими они Юпитерами, какими Зевсами громовержцами держались. Перед ними ходили на цыпочках, перед ними склонялись... В чем же дело?!!!! Я вам скажу, только вы на меня не обижайтесь: всё дело было в их мундирах, орденах, лентах и золотом шитье. И когда они в таком чучельном виде выходили перед толпой, все почтительно склоняли перед ними головы и по рядам нёсся благоговейный шепот: "Министр идёт, министр"... И важно проходил этакий позолоченный идол с каменным лицом, весь расцвеченный разноцветными балаболками, ленточками, крестиками, расшитый, расписанный, разрисованный – точь-в-точь та знаменитая писаная торба, которая, по свидетельству пословицы, так мила дурню.
Граждане! Товарищи! Братья! Сделайте вывод: раз коллективному всероссийскому дурню нужна писаная торба... – так дайте ему эту "писаную торбу". Министры! снимайте ваши скромные рабочие куртки, которые так умиляли первое время – снимайте свои затрапезные пиджаки!.. Свободные русские товарищи ещё не доросли до того, чтобы уважать благородную бедность наряда. Они недостойны этого символа братского единения с ними... Дайте им убогую роскошь наряда, нацепите на себя фунтов десять золота, увешайтесь "Белыми Орлами", "Красными Подвязками" и "Зелёными Крокодилами", и когда вы в таком попугаечьем виде прибудете на митинг, перед вами растянут красный ковер, возведут под руки на трибуну и скажут: "Говорите, ваше высокородие". И никто не хлопнет вас по плечу, не попросит сигарку, и даже сам товарищ Троцкий уберёт ноги со стола и привстанет при вашем появлении...".
Придворные мундиры не сдавались просто так, без боя. Американский социалист Джон Рид приводил такую историю: "Любопытный случай произошёл с сенатором Соколовым, который в самом разгаре революции как-то явился на заседание сената в штатском костюме. Ему не позволили принять участие в заседании, потому что на нём не было предписанной ливреи слуги царя!".
Октябрь довёл революцию в одежде до конца. Фраки и расшитые золотом мундиры окончательно стали частью театрального или карнавального гардероба. После Октября даже оркестранты в Большом театре перестали надевать фраки и смокинги, а носили какие-то простонародные наряды, порой нарочито карикатурные. Немецкий дирижер Оскар Фрид в 1922 году посетил Россию. "Я сомневался, – рассказывал он, – уместно ли будет выступить перед новой пролетарской публикой во фраке". Беседуя с председателем Совнаркома, дирижёр завел разговор на эту тему: "Я счёл удобным задать вопрос о костюме. Ленин, не задумываясь, нашёл правильный ответ:
– Но, конечно же, дорогой господин дирижёр. Подход к нашей пролетарской публике не должен быть хуже, чем подход к старой буржуазии. И почему бы дирижёру, управляя оркестром, не выступить, как всегда, в праздничном костюме – во фраке?".
Самой модной, распространённой одеждой в начале 20-х годов сделались полувоенные френчи. Френчи серого или зелёного цвета в 20-е годы охотно надевал и Ленин. Характерная деталь – пуговицы на одном из таких френчей были разнокалиберными: очевидно, Владимир Ильич не придавал значения такой мелочи...
Генерал Михаил Бонч-Бруевич не без удивления вспоминал, как одевался Ленин в 1918 году: "скромный, едва ли не перелицованный, пиджак, галстук в белый горошек". Так же вели себя и многие другие революционеры старшего поколения. Михаилу Булгакову запомнилась при его единственной встрече с Крупской в 1921 году ее "вытертая меховая кацавейка". Когда одна английская газета напечатала очерк о Крупской под заголовком "Первая леди", Ленин шутливо заметил, что правильнее было бы назвать очерк иначе, а именно "Первая оборванка".
С наступлением нэпа френчи были сильно потеснены иными нарядами. Журнал "Крокодил", например, в 1922 году печатал такие стихи В. О.:
Френчи всюду страшно надоели, –
Их носить становится неловко.
Нэпо-франты уж давно одели
Помесь из богемки и толстовки.
Только спустя двадцать лет английские костюмы сумели взять "реванш". Отныне френчи стали достоянием истории. Даже тело Ленина в Мавзолее в 40-е годы переодели из революционного френча в классический костюм – в прежней одежде оно смотрелось бы как вызов новой эпохе.
В народном Китае полувоенные френчи носили вплоть до конца ХХ века, в Северной Корее – даже и в XXI веке. Правда, здесь к этому времени френч стал нарядом первого лица, Ким Чен Ира – всё его окружение было одето в обычные европейские костюмы... И уже мало кто вспоминал, что парадное одеяние Ким Чен Ира вело своё прямое происхождение от скромного френча Керенского...
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Автор очерка – Александр Майсурян.
Очерк составлен по материалам книг А. А. Майсуряна "История России. ХХ век" (1996 г., издательство "Аванта+") и "Другой Ленин" (2006 г., издательство "Вагриус").
При воспроизведении настоящего материала необходимо указание авторства, в интернете – гипертекстовая ссылка.
