Писатель Александр Гладков вспоминал эпоху расцвета нэпа: "Две Москвы – нэповская, с её обманчивым блеском, и советская, коммунистически-комсомольская – даже во внешнем облике города существуют рядом, почти несмешивающимися слоями, как жидкости с разным удельным весом. И, пожалуй, это самая яркая и бросающаяся в глаза особенность Москвы двадцатых годов. Торопливая, как бы сама не верящая в свою долговечность, показная роскошь нэпа и демократический аскетизм советской Москвы. Аскетизм этот несколько демонстративен: он связан уже не столько с материальным уровнем жизни, резко поднявшимся после укрепления советского рубля, сколько с желанием противопоставить что-то всему "буржуйскому"; он полемичен, вызывающ и доходит до крайностей. Меховщик Михайлов выставляет в своём магазине на углу Столешникова и Большой Дмитровки соболя и норки, а в комсомоле спорят о том, имеет ли право комсомолец носить галстук".
       В витринах богатых нэповских магазинов красовались модные парижские платья, в казино крутились колёса рулеток, звенели бокалы в дорогих ресторанах. Что могли противопоставить комсомольцы всей этой вызывающей и соблазнительной роскоши? Только подчёркнутую бедность, простоту и отчасти даже небрежность в одежде. Своим обтрёпанным видом они как бы говорили: а нам безразлично, как мы выглядим! И в этом смысле галстук казался первой уступкой нэпмановским ценностям, белым флажком капитуляции перед ними. Парни отвергали галстуки, девушки – банты и брошки.
       Галстук оказался в центре молодёжных дискуссий, стал своего рода флагом, символом, знаком. Чем-то вроде чёрного цилиндра, фрака, белых перчаток, сигары и тросточки – примет театрального буржуя. В комсомоле закипела ожесточённая борьба двух партий – "галстучников" и "антигалстучников".
       Разумеется, значительная часть молодёжи сочувствовала "антигалстучникам". Но победить в дискуссии было суждено совсем не им. "Галстучников" неожиданно поддержала "Комсомольская правда", вся верхушка комсомола, и постепенно чаша весов склонилась на их сторону. Журналист Виктор Кин в 1925 году писал на страницах газеты, что былой тип комсомольца – "удалого и отчаянного парня, отрицающего галстуки, бога, оконные занавески, любовь и многое другое... ушёл в прошлое вместе с морковным чаем и кожаными куртками". Кин отмечал: "Ещё и посейчас мещанством считаются галстук, брошка, бант; размеренный, гигиенический образ жизни предаётся отлучению..." И заключал: "Нужен новый человек, новый тип, аккуратный, опрятный, культурный".
       Теперь печать объявила войну молодёжной неряшливости, и всячески её высмеивала. Афорист Ипа советовал: "Думая о мировой революции, не забывай о бане". На рисунке М. Храпковского в 1927 году два студента беседуют в замусоренном общежитии. Один презрительно замечает другому: "Ты, Ванька, совсем омещанился! Зубную щётку стал употреблять! Позор!". Тот оправдывается: "Дурак! Во-первых – щётка не моя, а во-вторых – я этой щёткой чай размешиваю!".
       А писатель Анатолий Глебов в пьесе "Галстук" (1930 год) уже едко высмеивал рьяного антигалстучника по имени... Василий Тёркин. "Газетная дискуссия о галстуке, – рассказывал А. Гладков, – принимает вдруг широкий и весьма пылкий характер. Театр Пролеткульта ставит новую пьесу Анатолия Глебова, так и называющуюся: "Галстук". В кассах билетов на неё не достать: все спектакли заранее проданы для комсомольских культпоходов". Герой пьесы Тёркин напыщенно рассуждает:
       – Мы больны! Это надо сказать открыто! Мы не видим, как галстучки, баночки, скляночки, пудра, флакончики разъедают самую сущность нашей коммуны!.. Не в галстуке дело как таковом. Нынче галстучек, завтра булавка, послезавтра часы золотые, колечки!.. Галстук! Он проникает всюду! Он удавная петля на шее социализма.
       – Просто тряпочка, – возражает ему другой герой пьесы.
       – Что? Тряпочка? – возмущается Тёркин. – А знамя на баррикаде? Само по себе тоже тряпочка? Вот как! Забавно!.. Нет, милый мой. Галстук – это эмблема, это символ... Для мещан всё очень просто. А я вижу в этом не тряпочку, а символ, симптом, прогноз!.. Сегодня галстучек, завтра салфеточки, вазочки, жёлтенькие абажурчики... А ещё через годик лавчонки откроем? Фабрички? Рабочих наймём?..
       Как происходил этот перелом настроений на местах? Вот очень характерный рассказ участника дискуссии П. Жука об одном из таких драматических эпизодов. В разгар комсомольского собрания в их районе в зал вошли секретарь райкома и два члена губкома. "Они были в хороших костюмах, при галстуках, а в руках держали шляпы. Зал затих. Всё внимание было сосредоточено на вошедших, осмелившихся одеться не по пролетарскому образцу... Раздались возгласы: "На сцену, на сцену! Как дошли вы до жизни такой?! Расскажите, почему вы так разоделись, нужно осудить таких руководителей!.."
       Когда член бюро губкома вышел на сцену, из зала вновь крикнули:
       – По кому равняетесь?
       – По нему! – сказал член губкома комсомола и показал на портрет Владимира Ильича Ленина, висящий в зале.
       На портрете Владимир Ильич был изображён в своём обычном костюме и, естественно, при галстуке... Ленин, чуть прищурившись, смотрел с портрета в зал".
       В зале наступило ошеломлённое молчание. Вопрос был закрыт...