«РАССКАЗЫ ПО РЕВОЛЮЦИОННОЙ И СОВЕТСКОЙ ИСТОРИИ»
Вернуться на главную страницу
Вернуться к оглавлению
Вернуться к оглавлению
"БЕЛАЯ ГВАРДИЯ" В КРАСНОЙ МОСКВЕ
В 20-е годы деятелей театра постоянно упрекали за их приверженность "старому миру". "Революция во многих театрах коснулась только вешалки", – шутили юмористы. Например, в 1923 году советская печать с возмущением приводила слова режиссёра Московского Художественного театра Константина Станиславского, который пожаловался американским журналистам: "Какой это был ужас, когда рабочие врывались в театр в своей грязной одежде, непричёсанные, неумытые, в грязных сапогах, требуя играть революционные вещи!". На карикатуре Дмитрия Моора режиссёр на гастролях радостно кланялся "чистой" западной публике: "Леди и джентльмены! Как я счастлив, что не вижу перед собой этой советской черни!.."
Поэтому настоящим вызовом стала постановка в 1926 году Художественным театром пьесы Михаила Булгакова "Дни Турбиных" (по роману "Белая гвардия"). Пьеса, как и роман, весьма сочувственно показывала белогвардейцев. Спектакль пользовался оглушительным успехом, но в печати многие требовали его запрета. Заканчивалось представление под звуки "Интернационала" – в город входила Красная армия. Сатирик Савелий Октябрёв по этому поводу острил: "И "Белая гвардия" кончается Интернационалом, а всё-таки она "Белая гвардия"".
На карикатуре Д. Моора в журнале "Крокодил" в 1927 году Булгаков, стоя на сцене посреди своих золотопогонных героев, горько рыдает: "Прошли золотые дни Турбиных!" "Да, – утешает его Станиславский, – но зато сколько раз и при каких сборах!..". Сталин посмотрел спектакль не менее 17 раз и как-то признался исполнителю главной роли, что его усики видит даже во сне... "Спектакль здорово берёт за душу, – говорил он. – Против шерсти берёт".
Сталину не раз приходилось объяснять, почему спектакль не запрещают: "Почему так часто ставят на сцене пьесы Булгакова? – писал он в 1929 году. – Потому, должно быть, что своих пьес, годных для постановки, не хватает. На безрыбьи даже "Дни Турбиных" рыба. Конечно, очень легко "критиковать" и требовать запрета... Но самое лёгкое нельзя считать самым хорошим... Что касается собственно пьесы "Дни Турбиных", то она не так уж плоха, ибо она даёт больше пользы, чем вреда. Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: "если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав своё дело окончательно проигранным, – значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь". "Дни Турбиных" есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма. Конечно, автор ни в какой мере "не повинен" в этой демонстрации. Но какое нам до этого дело?".
Сталин расшифровывал, почему он столь высоко оценивает Турбиных. Он говорил: "Даже такие люди, крепкие, стойкие, по-своему честные, в кавычках... Но Булгаков не хочет обрисовать того, что хотя они, может быть, честные по-своему люди, но сидят на чужой шее, за что их и гонят. У того же Булгакова есть пьеса "Бег". В этой пьесе дан тип одной женщины – Серафимы и выведен один приват-доцент. Обрисованы эти люди честными и прочее, и никак нельзя понять, за что же их, собственно, гонят большевики, ведь и Серафима, и этот приват-доцент – оба они беженцы, по-своему честные, неподкупные люди, но Булгаков, на то он и Булгаков, не изобразил того, что эти по-своему честные, неподкупные люди сидят на чужой шее. Их вышибают из страны потому, что народ не хочет, чтобы такие люди сидели у него на шее. Вот подоплека того, почему таких по-своему честных людей из нашей страны вышибают. Булгаков умышленно или неумышленно этого не изображает. Но даже у таких людей можно взять кое-что полезное. Я говорю в данном случае о пьесе "Дни Турбиных"...".
В сентябре 1926 года, накануне премьеры "Дней Турбиных", Михаил Булгаков купил монокль и начал носить его. Поигрывая моноклем, он вставлял его то в один глаз, то в другой. Он также сфотографировался с ним, и любил раздавать эту фотографию друзьям. Монокль выглядел в революционную эпоху крайне экстравагантно, в одном ряду с гаванской сигарой, цилиндром и другими приметами карикатурного "буржуя" или даже, скорее, аристократа. Поведение Булгакова воспринималось как эпатирующий вызов окружающей действительности и вызывало порой возмущение. Но вполне возможно, что именно такое значение Булгаков и вкладывал в свой жест. Писатель Валентин Катаев позднее рассказывал: "Он [Булгаков] надел галстук бабочкой, цветной жилет, ботинки на пуговицах, с прюнелевым верхом и даже, что показалось совершенно невероятным, в один прекрасный день вставил в глаз монокль..." "Что такое, Миша? – спросил изумлённый Катаев. – Вы что, с ума сошли?" "А что? – ответил Булгаков. – Монокль – это очень хорошо!"
Портрет писателя с моноклем даже вывесили в качестве рекламы в витрине фотомастерской, где он фотографировался. Коллега Булгакова по газете "Гудок" Арон Эрлих вспоминал, что купил этот портрет для выставки курьёзов "Сопли и вопли". "Потомственный русский интеллигент, – писал Эрлих, – бывший врач и нынешний литератор… скромный труженик… и вдруг эта карикатурная стекляшка с тесёмкой!.. В предательскую минуту, слишком упоённый собственным успехом, он потерял чувство юмора, так глубоко ему свойственное… Как могло случиться, что он не заметил, не почувствовал всей смехотворности своей негаданной барственной претензии?" Через некоторое время свой портрет на выставке увидел и сам Булгаков. "Была долгая пауза. Потом он обернулся, вопросительно оглядел всех нас и вдруг расхохотался. "Подписи не хватает, – сказал он. – Объявить конкурс на лучшую подпись к этому портрету!" Мы никогда больше не видели его с моноклем".
Однако на карикатурах на писателя в советской печати его знаменитый монокль прижился, что нетрудно понять...
Автор очерка – Александр Майсурян.
При воспроизведении настоящего материала необходимо указание авторства, в интернете – гипертекстовая ссылка.
Поэтому настоящим вызовом стала постановка в 1926 году Художественным театром пьесы Михаила Булгакова "Дни Турбиных" (по роману "Белая гвардия"). Пьеса, как и роман, весьма сочувственно показывала белогвардейцев. Спектакль пользовался оглушительным успехом, но в печати многие требовали его запрета. Заканчивалось представление под звуки "Интернационала" – в город входила Красная армия. Сатирик Савелий Октябрёв по этому поводу острил: "И "Белая гвардия" кончается Интернационалом, а всё-таки она "Белая гвардия"".
На карикатуре Д. Моора в журнале "Крокодил" в 1927 году Булгаков, стоя на сцене посреди своих золотопогонных героев, горько рыдает: "Прошли золотые дни Турбиных!" "Да, – утешает его Станиславский, – но зато сколько раз и при каких сборах!..". Сталин посмотрел спектакль не менее 17 раз и как-то признался исполнителю главной роли, что его усики видит даже во сне... "Спектакль здорово берёт за душу, – говорил он. – Против шерсти берёт".
Сталину не раз приходилось объяснять, почему спектакль не запрещают: "Почему так часто ставят на сцене пьесы Булгакова? – писал он в 1929 году. – Потому, должно быть, что своих пьес, годных для постановки, не хватает. На безрыбьи даже "Дни Турбиных" рыба. Конечно, очень легко "критиковать" и требовать запрета... Но самое лёгкое нельзя считать самым хорошим... Что касается собственно пьесы "Дни Турбиных", то она не так уж плоха, ибо она даёт больше пользы, чем вреда. Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: "если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав своё дело окончательно проигранным, – значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь". "Дни Турбиных" есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма. Конечно, автор ни в какой мере "не повинен" в этой демонстрации. Но какое нам до этого дело?".
Сталин расшифровывал, почему он столь высоко оценивает Турбиных. Он говорил: "Даже такие люди, крепкие, стойкие, по-своему честные, в кавычках... Но Булгаков не хочет обрисовать того, что хотя они, может быть, честные по-своему люди, но сидят на чужой шее, за что их и гонят. У того же Булгакова есть пьеса "Бег". В этой пьесе дан тип одной женщины – Серафимы и выведен один приват-доцент. Обрисованы эти люди честными и прочее, и никак нельзя понять, за что же их, собственно, гонят большевики, ведь и Серафима, и этот приват-доцент – оба они беженцы, по-своему честные, неподкупные люди, но Булгаков, на то он и Булгаков, не изобразил того, что эти по-своему честные, неподкупные люди сидят на чужой шее. Их вышибают из страны потому, что народ не хочет, чтобы такие люди сидели у него на шее. Вот подоплека того, почему таких по-своему честных людей из нашей страны вышибают. Булгаков умышленно или неумышленно этого не изображает. Но даже у таких людей можно взять кое-что полезное. Я говорю в данном случае о пьесе "Дни Турбиных"...".
"МОНОКЛЬ – ЭТО ОЧЕНЬ ХОРОШО!"
В сентябре 1926 года, накануне премьеры "Дней Турбиных", Михаил Булгаков купил монокль и начал носить его. Поигрывая моноклем, он вставлял его то в один глаз, то в другой. Он также сфотографировался с ним, и любил раздавать эту фотографию друзьям. Монокль выглядел в революционную эпоху крайне экстравагантно, в одном ряду с гаванской сигарой, цилиндром и другими приметами карикатурного "буржуя" или даже, скорее, аристократа. Поведение Булгакова воспринималось как эпатирующий вызов окружающей действительности и вызывало порой возмущение. Но вполне возможно, что именно такое значение Булгаков и вкладывал в свой жест. Писатель Валентин Катаев позднее рассказывал: "Он [Булгаков] надел галстук бабочкой, цветной жилет, ботинки на пуговицах, с прюнелевым верхом и даже, что показалось совершенно невероятным, в один прекрасный день вставил в глаз монокль..." "Что такое, Миша? – спросил изумлённый Катаев. – Вы что, с ума сошли?" "А что? – ответил Булгаков. – Монокль – это очень хорошо!"
Портрет писателя с моноклем даже вывесили в качестве рекламы в витрине фотомастерской, где он фотографировался. Коллега Булгакова по газете "Гудок" Арон Эрлих вспоминал, что купил этот портрет для выставки курьёзов "Сопли и вопли". "Потомственный русский интеллигент, – писал Эрлих, – бывший врач и нынешний литератор… скромный труженик… и вдруг эта карикатурная стекляшка с тесёмкой!.. В предательскую минуту, слишком упоённый собственным успехом, он потерял чувство юмора, так глубоко ему свойственное… Как могло случиться, что он не заметил, не почувствовал всей смехотворности своей негаданной барственной претензии?" Через некоторое время свой портрет на выставке увидел и сам Булгаков. "Была долгая пауза. Потом он обернулся, вопросительно оглядел всех нас и вдруг расхохотался. "Подписи не хватает, – сказал он. – Объявить конкурс на лучшую подпись к этому портрету!" Мы никогда больше не видели его с моноклем".
Однако на карикатурах на писателя в советской печати его знаменитый монокль прижился, что нетрудно понять...
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Автор очерка – Александр Майсурян.
При воспроизведении настоящего материала необходимо указание авторства, в интернете – гипертекстовая ссылка.
